Как-то, четыре года назад, в 1823 году, Доницетти писал маэстро Майру из Неаполя:
"Через тридцать, самое большее сорок дней выхожу с "Альфредом". Честно скажу - будь что будет, но на большее я не способен".

Доницетти кажется, будто он пробудился после долгого тяжелого сна. Сколько времени прошло? И что он сделал за весь этот срок?

Ну, а "Ла Скала"? Нельзя ли попасть туда?
Он представляет, какое впечатление произвело бы в Бергамо известие о том, что Гаэтано Доницетти, нищий сын скромного сторожа в ломбарде, собирается поставить оперу в миланском театре "Ла Скала"!

Барбайя ликует, восхищаясь триумфом своего нового маэстро. Он заявляет:
- Я - Христофор Колумб итальянской музыки, продолжаю открывать неизвестных композиторов. Раз уж судьба так благосклонна, отчего бы не воспользоваться этим?

Конти ловит подходящий момент, когда Доницетти немного освободился от своих поклонников:
- Маэстро, позвольте? Вот этот мой молодой друг горит желанием познакомиться с вами.

Вечером 12 мая 1822 года в театре "Нуово", невероятно переполненном публикой, привлеченной интересом, какой вызывает молодой неизвестный автор, Цыганку встречают восторженно.

Вот так, не прерывая потока своей колоритной речи, Барбайя представляет аббата Доницетти. Тоттола - робкий, тощий человечек с морщинистым и слащавым (слащавость заметна и в стихах) безбородым лицом, которое словно разрезано тонкими губами от уха до уха, это особенно бросается в глаза, когда он говорит или смеется.

Доницетти начинает различать в многословии великого импресарио возможность осуществить свои самые радужные надежды.

Так Барбайя восстанавливает равновесие с похитителем своей возлюбленной. Однако он остался в Неаполе без Россини, и отсутствие знаменитого маэстро заметно сказывается на бюджете театров "Сан-Карло" и "Дель Фондо", потому что Россини был лакомой приманкой для публики.

Ему нравилось, когда его называли Князем импресарио или же вице-королем Неаполя, но больше всего он любил прозвище Импресарио Фортуны.