И все же депутация от зрителей заявляет, что спектакль должен продолжаться. Оперу начинают сызнова, но артисты возбуждены, расстроены, и музыка исполняется так, что невозможно понять ее. Временами отдельные эпизоды - какой-нибудь мотив, ария, финал первого акта, дуэт или терцет во втором, кабалетта в третьем - доходят до зала, и тогда раздаются аплодисменты.

Единственный из певцов, кто сумел овладеть положением, был тенор Сальви. А бас Марини, обладавший великолепным голосом, так растерялся, что не раз пускал петуха, вызывая гневное возмущение слушателей.
- Он нарочно фальшивит, наверное! Когда захочет, поет отлично!
- А почему же он фальшивит?
- Чтобы отомстить! У него красавица жена. Она строит глазки автору, автор этим пользуется, ну и муж вовсю старается, чтобы оперу освистали.

Оперу не освистали, но в такой суматохе ее просто не услышали и не оценили по достоинству. Тем не менее Доницетти шесть раз вызывали на сцену. А газеты? Газеты писали:
"Первый акт: увертюра понравилась. Каватина примадонны, хотя ее и невозможно было прослушать всю целиком, принесла много аплодисментов Стреппони, и публика потребовала на сцену композитора. Второй акт: он был единодушно признан лучше первого, особенно хорошо приняли терцет, исполненный Стреппони, Сальви и Марини. И дуэт тенора с сопрано, вызвавший безусловный восторг, тоже принес артистам бурные овации, и автора четыре раза вызывали на сцену. Третий акт: здесь почти все было признано великолепным и достойным такого маэстро. Сценическое оформление не вызвало особого восторга, поскольку все осуждали костюмы..."

А бурный скандал в театре на другой день обсуждал весь Рим. Импресарио выпустили из-под ареста только после того, как он заплатил штраф в сто скудо "за то, что оказался виновником беспорядка в партере, вследствие чрезмерного скопления людей". Сантакроче был отправлен под строгий арест, однако, как утверждали злые языки прекрасная синьора Марини не переставала строить глазки автору.

А он чувствовал, что опера не получилась такой, как ему хотелось.
"Но виноват я сам, потому что согласился писать музыку на либретто, которое мне самому не нравится, - без страстей, без эффектов - и на стихи, которые не способны пробудить вдохновение".

На повторных представлениях успех был больше: на втором автора вызывали одиннадцать раз. Но не в привычках маэстро было присутствовать на всех без исключения спектакля, и спустя неделю он уехал - ему нужно было вернуться в Париж.

В Париж Доницетти приезжает в начале марта после "довольно бурного" плавания из Чивитавеккья в Марсель, а оттуда добирается в настолько неудобном дилижансе, что, рассказывая об этом путешествии в письме к шурину, чтобы отвести душу, не может обойтись без иронии и перемежает в макаронической манере итальянские и латинские слова:
"...такие неудобные, что не имея возможности вытянуть ноги, пришлось пухнуть где-то в нижней части моего существа, что сейчас уже, выражаясь туманно, может, наконец, функционировать нормально".

Как бы в награду за перенесенные неприятности по прибытии в Париж, который к тому же встретил его "снегом, гололедом, ураганом и прочими напастями, каких тут в изобилии", его ожидало здесь звание кавалера ордена "Нишан Ифтихар", преподнесенное турецким султаном, что развеселило его и привело в хорошее расположение духа, и он даже шутливо подписывает послание к Тото: "Великий Хан Татарии Гаэтан-оглу".