Доницетти вникает в новые стихи, приспосабливает музыки к ним и обновленным сценам "Полиевкта", а также пишет новую. Но словно недостаточно всей этой напряженной работы над "Мучениками" для "Гранд-опера" и сочинения "Дочери полка" для Комической оперы, он берет еще на себя обязательство написать новую оперу для театра "Ренессанс" под названием "Низидский ангел".

Он работает, работает и успевает в срок сдать партитуру "Мучеников", выполнив взятое обязательство. А вот кто "тормозил" постановку, так это дирекция "Гранд-опера", которая откладывает премьеру отчасти не по своей вине, а в основном из-за небрежности, из-за интриг, передряг, сговора и все новых и новых беспрестанно появляющихся трудностей.

Поначалу - и тут, конечно, дирекция никак не виновата - возникло нечто вроде эпидемии, когда внезапно заболели все исполнители оперы, один за другим, и только автор избежал этой участи. Четыре раза Доницетти доводил оперу до генеральной репетиции, четырежды казалось, что завтра наконец состоится премьера, и всегда она откладывалась.

7 апреля Доницетти пишет другу Томмазо Персико в Неаполь:
"Ты отлично представляешь, какие волнения связаны с генеральной репетицией. Четырежды пережил я это состояние, последний раз до премьеры оставался всего час, и все равно она отменилась. Если я не умер сейчас, то наверное, уже никогда не умру!
Представляешь, каково мне, как чудовищно расстроены мои нервы. Ох, если б ты только знал, что приходится пережить, чтобы поставить в Париже оперу! Ты даже вообразить себе не можешь этого. Достаточно сказать, что досаждают даже Россини... Интриги, вражда, журналисты, дирекция...
Ох! Но я все же выдержку, знаешь. Я заупрямился и хочу выпустить оперу только после Пасхи, а сейчас уже страстная неделя. Я так мечтаю выйти из этого положения, что не знаю, хватит ли сил, так много всяких трудностей и так они непредсказуемы, что просто не могу больше".

"Не могу больше". Доницетти ощущает себя настолько одиноким и покинутым, что при всем уважении, какое питает к дорогой Вирджинии, даже начинает подумывать, не жениться ли ему снова.
Из Неаполя он получил известие о смерти некоего синьора Де Сассо.

Этот синьор был дядей Каролины, а Каролина была дочерью богатого неаполитанского коммерсанта, синьора Джусти, который бесчисленными любезностями давал понять Доницетти, что был бы счастлив отдать ему в жены Каролину, и как счастлива была бы сама Каролина. Маэстро пишет другу Персико:
"Теперь мы могли бы, благодаря ее состоянию, обзавестись хозяйством устроить дом и жить в нем, потому что я столько теряю, находясь здесь, а она, находясь там. Тогда я благословил бы свое ремесло, что приносит мне одну только славу, а не деньги, и смог бы прожить спокойно на старости лет".

Но кто ему поверит? Даже сам он не верит себе. И вновь возвращается в письме к разговору о "Мучениках":
"Если б ты только видел, сколько сделано изменений, исправлений и переделок! Сегодня утром мне еще предстоит работать".
А как же намек на возможность женитьбы? Он берет перо и добавляет:
"Передай всем привет и не удивляйся, если я вдруг объявлюсь в ближайшее время в Неаполе. До октября я свободен, наверное. Приеду, женюсь на Каролине и вернусь. Хорошо? Да! Значит, решено..."
Но спохватывается и исправляет:
"То есть будет решено... То есть... Ужасная тоска охватывает меня при этих воспоминаниях. Прощай".
И естественно, к мысли о браке с Каролиной больше не возвращается. Вирджиния по-прежнему живет в его сердце.