Таккинарди совсем недавно исполнилось двадцать лет, она была очень хороша собой и обладала прекраснейшим голосом. Ее отец, Никола Таккинарди, знаменитый тенор, был известен своим могучим звуком, которым мастерски владел, а также весьма неудачной внешностью, настолько непривлекательной, что в начале карьеры она даже мешала его успеху.

Когда он первый раз выступал в театре "Ла Фениче" в Венеции, публика при виде его уродства и неуклюжести встретила певца улюлюканьем и насмешливыми выкриками, и бедный артист вынужден был, растерявшись, прекратить петь, потому что из-за шума в зале даже умолк оркестр. К счастью, Никола Таккинарди не пал духом. Он сделал публике знак, что хочет говорить, и когда зал утих, произнес:
- Я вышел на сцену для того, чтобы меня слушали, а не любовались мною!
А когда он запел, публика, покоренная его голосом и необычайно тонким мастерством, восторженно зааплодировала ему. Его дочь Фанни предусмотрительно постаралась не походить внешне на столь некрасивого отца и фигурой предпочла быть похожей на мать, и потому выросла маленьким шедевром красоты и искусства, покоряя слушателей и сражая сердца поклонников.

Гаэтано Доницетти, пылкий и впечатлительный, сразу же оказался в их числе. Ему исполнилось тридцать восемь лет, красавец-мужчина, в высшей степени обаятельный, талантливый, напоминающий бравого мушкетера, любящий пошутить и поострить, с чистой и благородной душой, которая так и светится в его взгляде и улыбке, в ореоле славы, окружавшей его - все это понравилось молодой певице, увлекшей его.
Надо ли добавлять, что Доницетти позволил соблазнить себя. Щекотливый вопрос. Еще и потому что, может быть, это она позволила соблазнить себя... Так или иначе, они легко нашли общий язык. Любовь? Увлечение? Каприз?

Славная синьора Вирджиния, любившая мужа самозабвенно, если не с материнской нежностью, умела быть снисходительной. Она знала театральный мир, ей хорошо был известен предприимчивый нрав мужа и знакома скоротечность подобных привязанностей. Она знала также, что муж искренне любит ее и, как всегда, когда увлечение пройдет, будет еще внимательнее к ней. Поэтому она закрыла глаза и сделала вид, будто ничего не замечает, хотя сердце у нее, конечно, болело.

Муж был художником, более того она прежде всех поняла его гениальность и никогда не забывала, что артисты (особенно гении) - существа исключительные, не подвержены общим законам. Не следует мешать музыканту, когда он исполнен вдохновения. А муж-композитор как раз переживал тогда период высочайшего творческого подъема: работал с упоением, с восторгом, с радостью.

Доницетти начал оперу с привычной уверенностью в своих силах, но по мере сочинения музыки стал ощущать, что его охватывает никогда прежде не возникавшая печаль - печаль, однако не лишавшая его желания работать, а, напротив, побуждавшая творить.

Его переполняло какое-то мистическое чувство страдания и неведомой тайны страждущей души. Оно пронизывало сочинение тоской, словно это был непрестанный плач, тихий поток слез, приносящий утешение от тревоги.
Доницетти начал писать эту оперу в счастливый момент своей жизни, теперь же стали появляться вокруг мрачные тени.
Из Бергамо пришло печальное известие о болезни отца. Из-за того, что у маэстро не было детей, которых он так хотел иметь, его тяготил страх одиночества. В это время еще чаще стали мучить острые приступы головной боли, от которой он страдал же давно. Словно предвестья какой-то загадочной болезни, эти приступы вносили в его душу мрачные предчувствия.